Позавчера прошёл наш суд по обжалованию указа Владимира Путина о засекречивании потерь Министерства Обороны РФ. Кроме меня заявителями были Иван Павлов, Лев Шлосберг, Павел Каныгин, Тимур Олевский, Светлана Давыдова, Аркадий Бабченко, Григорий Пасько и Владимир Воронов. Поскольку судились мы с президентом, я изначально думал, что его представлять будут чиновники из администрации президента. В итоге его представителем были назначены люди из Министерства Обороны, что, в принципе, довольно логично, учитывая что Минобороны оказалось одним из инициаторов засекречивания информации.
Поскольку наша жалоба была коллективной, в ней делается упор на несколько разных доводов: и то, что отнесение таких сведений к секретным ограничивает конституционные права граждан, а такое ограничение может допускаться только на основании федерального закона, а не указа президента; и то, что термин «потери» не раскрыт в законодательстве; и то, что термин «спецоперации» также не определён в законодательстве. Я больше упирал как раз на последние два довода.
В своих письменных возражениях на нашу жалобу, представители президента упирали на то, что термин «потери» раскрыт в Наставлении по учёту личного состава Вооружённых сил Российской Федерации, утверждённом приказом Министра обороны РФ от 19.12.2015 г. № 085, имеющим гриф секретности «секретно» и зарегистрированном в Минюсте. Также представители президента дополняли этот довод тем, что сведения о численности и личном составе Вооружённых сил уже являются государственной тайной по закону, а значит и сведения о физическом (состояние здоровья, наличие увечий, наступление смерти), нравственном, психологическом состояниях этого личного состава тоже являются тайной (это их толкование данных норм).
Касательно термина «спецоперация» наши оппоненты в своих письменных возражениях упирали на то, что есть закон о противодействии терроризму, в котором раскрыто понятие «контртеррористической операции» как одного из видов спецопераций. Также термин «спецоперация» раскрыт в Наставлении по подготовке и ведению военных действий, утверждённом приказом Министра Обороны РФ от 22 ноября 2013 г. № 0022, имеющим гриф секретности «совершенно секретно» (зарегистрирован в Минюсте).
В наших доводах, помимо прочего, мы приводили и ряд гипотетических ситуаций, например, журналист может оказаться на месте проведения спецоперации не зная об этом, увидеть потери и тут же сообщить в эфир о них. Все такие доводы представители президента отказывались как-либо комментировать, упирая на то, что они не более чем гипотетические (несмотря на то, что закон допускает оспаривание в суде нормативного правого акта, если заявитель даже просто полагает, что его права могут быть нарушены).
Также мы упирали на то, что такой указ даёт широкий простор для злоупотребления полномочиями: Министерство Обороны может любое ЧП задним числом назвать спецоперацией и засекретить все данные по нему. Лев Шлосберг уместно привёл в пример подлодку Курск, говоря, что если бы этот указ действовал в те времена, то об этом происшествии мы, скорее всего, так и не узнали бы.
Ещё более странная, неясная ситуация возникает, например, с родителями погибших военных, ведь выходит что они могут попасть под уголовное преследование даже банально устроив хоть сколько-то публичные похороны. Тем более, как мы убедились в суде, Президент в лице его представителей очень широко толкует закон о государственной тайне и свой указ: неважно, знали вы или нет, что человек является солдатом, знали или нет, что потери произошли при проведении спецоперации, достаточно чтобы вы огласили, например, что «такой-то заболел / сломал ногу / погиб» — вы можете попасть под уголовное преследование.
Как мне показалось, самым слабым местом в аргументации представителей президента была как раз засекреченность терминов «потери» и «спецоперации». После того как мы в суде начали напирать на то, что согласно постановлениям Конституционного суда (постановление КС РФ от 20.04.2009 г. № 7-П, определение КС РФ 10.07.2003 г. № 270-О, постановление КС РФ от 27.05.2008 г. № 8-П) правовые нормы должны быть формально определены, точны, ясны и недвусмысленны, а нам, как заявителям, ряд нормативных актов недоступен в виду их секретности, представители президента внезапно прямо в ходе судебного заседания отказались от части своей аргументации, где они ссылались на секретные приказы министра обороны, в которых содержались исчерпывающие определения необходимых терминов. Вместо они начали говорить, что сведения о составе и численности Вооружённых сил РФ уже являются гостайной, а значит и сведения о физическом состоянии лиц являются гостайной. По части определения термина «спецоперация» они начали ссылаться на то, что есть закон «О противодействии терроризму», в котором раскрыт термин «контртеррористические операции», которые являются одним из видов спецопераций (так и сказали, повторяли в спорах несколько раз).
Я уцепился за последний момент и дождавшись своей очереди задавать вопросы оппоненту, прямо указал на то, что они в ходе заседания, споря с другими заявителями, прямо сказали, несколько раз повторили, что «одним из видов спецопераций являются контртеррористические операции, чьё определение есть в законе «О противодействии терроризму»» и спросил, правильно ли я понимаю, что в законодательстве, доступном любому гражданину (не имеющему допуск к секретным сведениям), нет исчерпывающего определения термина «спецоперации», а значит указ нарушает постановления КС РФ. Представители президента по началу пытались снять этот вопрос, но суд оставил его в силе, и тогда они высказали совершенно удивительный для меня довод: оказывается я неправильно понял все их предыдущие слова, и они на самом деле имели ввиду обратное — спецоперации являются одним из видов контртеррористических операций, а не наоборот.
В ответ я, мягко говоря, удивился и сказал, что для меня это очень странно, ведь даже по самому термину понятно, что «спецоперации» — более общее понятие, чем «контртеррористические операции». К тому же противодействие терроризму — далеко не основная функция Министерства Обороны, что есть ещё различные разведывательные спецоперации например, однако исходя из сказанного ими получается, что все спецоперации Министерства Обороны являются контртеррористическими. Плюс они говорили обратное (что контртеррористические операции это один из видов спецопераций) не только в ходе судебного заседания, но и в своих письменных возражениях. В ответ на это представители президента зачем-то стали снова зачитывать мне определение термина «контртеррористические операции».
Вот это непонятное поведение в суде нашего оппонента: когда мы задаём им конкретный, ясный, чёткий вопрос, а они внезапно отвечают на совершенно другой вопрос, который мы им не задавали и не имели ввиду — такое странное поведение заметили многие присутствовавшие в зале журналисты. Неудивительно, что они строго возражали против удовлетворения моего ходатайства о разрешении проведения прямой видеотрансляции в сеть Интернет всего хода заседания. Добиться внятных, чётких, конкретных ответов от представителей президента было практически невозможно.
В ходе заседания мы также добились ответа на вопрос, кто был инициатором засекречивания сведений о потерях Минобороны в мирное время при проведении спецопераций: с таким предложением изначально выступили Служба внешней разведки, Федеральная служба безопасности и Министерство Обороны (а вовсе не Медведев и не Правительство, как по началу написали многие журналисты).
Также мы смогли получить копию экспертного заключения из аппарата правительства, где должна была быть рассмотрена целесообразность вносимых в законодательство изменений, их своевременность, возможные последствия и т.д. В полученной нами копии экспертного заключения были доводы относительно в целом указа президента, но ни слова о 10-м пункте (собственно, о засекречивании потерь Минобороны в мирное время при проведении спецопераций), который мы и оспаривали.
Суд, выслушав все доводы, в итоге нам отказал. Решение вполне ожидаемое для нас, хотя маленькая надежда изначально была: всё-таки это не какой-нибудь Басманный районный, а Верховный суд. Плюс неясность, двусмысленность, формальную неопределённость вводимых норм отмечали не только мы. Пока оглашено только решение, а мотивировочная часть будет готова на следующей неделе. Получив её, мы сможем составить апелляционную жалобу, которую подадим в апелляционную коллегию Верховного суда.
Репортаж на Дожде по итогам заседания, с участием Светланой Давыдовой и Ивана Павлова
Итоговый репортаж на Дожде с Павлом Лобковым, с Тимуром Олевским и мной
Программа «Лицом к лицу» на радио Свобода со мной и Денисом Востриковым (один из заявителей):
Текст нашей жалобы
Письменные возражения представителей президента
Экспертное заключение по указу Президента
Оглашение решения Верховного суда:
Мы, заявители:
Оппоненты, представители Президента:
